Юрий Лощиц - Дмитрий Донской, князь благоверный[3-е изд дополн.]
Уже упоминавшаяся в связи с русско-литовскими делами Опись 1626 года называет под 1382 годом «докончальную грамоту великого князя Дмитрия Ивановича и брата его князя Володимера Ондреевича с великим князем Ягайлом и з братьею ево…». Видимо, это был договор о мире, к утверждению которого литовскую сторону побуждало внушительное впечатление от русской победы на Куликовом поле. Тогда же или немного позднее была составлена ещё одна грамота: «Великого князя Дмитрея Ивановича и великие княгини Ульяны Олгердовы». В Описи 1626 года о содержании этого несохранившегося документа сказано следующее: «Докончанье о женитве великого князя Ягайлы Олгердова, жениться ему у великого князя Дмитрея Ивановича на дочери, а великому князю Дмитрею Ивановичу дочь свою за него дати, а ему великому князю Ягайлу быти в их воле и креститися в православную веру и крестьянство свое объявити во все люди».
Кажется, мало в нашей древности можно обнаружить акций столь неожиданных, как это «Докончанье о женитве». С кем? С тем самым Ягайлом, который чуть было не выступил у Непрядвы на стороне Мамая? Но вспомним: женитьба князя Владимира Андреевича на дочери Ольгерда тоже ведь явилась для многих неожиданностью. Часто, слишком часто мы вынуждены смотреть на события многовековой отдалённости как бы сквозь слюдяное оконце: очертания частных поступков смазанно-расплывчаты, отдельные линии поведения правительств различаются с трудом, о многом приходится лишь строить предположения. Вернуться хотя бы к обстановке накануне Куликовской битвы. Да, Ягайло подвёл свою рать к Оке. Но что, если вовсе не с расчётом соединить литовские полки с тьмами Орды? Может быть, и он опасался нашествия на свои земли? Будь иначе, действуй литовец заодно с Ордой, он мог бы и не спускаться к Оке, а ударить по беззащитным тылам Дмитрия Ивановича, по той же Москве и её волостям: даровая пожива была ему обеспечена. Как знать, может, не с одним Олегом Рязанским имелась у великого князя московского договорённость о «неучастии» в битве, но и с литовским вождём? При таком допущении переговоры Москвы и Вильно относительно великокняжеской «женитвы» уже не покажутся нам странным историческим анекдотом.
В любом случае значение этих встречных русско-литовских шагов переоценить трудно. Если бы Ягайло стал зятем Дмитрия Донского и принял вместе со всей своей землёй православие, единоверный русско-литовский монолит сразу превратился бы в самую значительную единицу тогдашней Восточной Европы. Впрочем, здесь мы невольно прибегаем к истории со знаком «если бы», к истории в сослагательном наклонении.
В том же 1382 году, когда Дмитрий Донской и Ягайло скрепили печатями докончание, умер венгерский король, правитель католической Польши Людовик. Польские магнаты избрали своей королевой дочь Людовика Ядвигу. Ещё до этого Ядвига была просватана за бедного австрийского принца Вильгельма. Когда она утвердилась в краковском королевском замке, Вильгельм прибыл в польскую сторону, обвенчался с Ядвигой. Этот брак пришёлся не по душе столичным вельможам, которых нищий австрийский принц ни в коей мере не устраивал. Вильгельма выдворили из Кракова, а Ядвигу католическое духовенство постаралось убедить, что для блага Польши и Рима будет лучше, если она выйдет замуж за литовца Ягайла и тем самым привлечёт в лоно истинной веры целую землю, простирающуюся к востоку от Польши. Ядвига наконец согласилась.
После кое-каких колебаний согласился на такой брак и Ягайло. Женившись на москвичке, он ведь ничего не приобрёл бы — ни земли, ни славы, да ещё, глядишь, подпал бы под влияние своего тестя. А здесь сразу получит и королевский титул, и целую Польшу под свою власть. Не задумываясь о возможных последствиях поспешности, Ягайло в 1385 году заключил договор с Польшей, известный как Кревская уния. По этой унии Ягайло обязывался креститься в римскую веру, а также обратить в католичество всех своих подданных.
Уния незамедлительно вызвала взрыв возмущения и в Литве православной, и в Литве языческой. Ягайлу отказались подчиниться старшие Ольгердовичи. Антипольское движение возглавил сын покойного Кейстута великий князь Витовт. В 1386 году в Полоцке был схвачен своим единокровным братом Скригайлом участник Куликовской битвы, пожилой уже князь Андрей Ольгердович. Этот противник Ягайлы был посажен в «темной башне», где провёл без солнечного света и надежды на освобождение три года. Его всё же выпустили, но в 1399 году, на исходе XIV века, Андрей Полоцкий пал в битве при Ворскле, где литовцы потерпели поражение от орды хана Тимур-Кутлуя. Тогда же погиб и другой герой Куликова поля, другой Ольгердович — Дмитрий Брянский, он же Трубчевский, от которого, по преданию, пошёл род русских князей Трубецких.
Несмотря на неудачу в отношениях с Ягайлом, великий князь московский завещает своим сыновьям всячески крепить добрососедские связи с литовскими князьями, тяготеющими к православию, и старший его сын Василий, заняв отчий престол, женится на дочери великого князя Витовта Софье.
Глава четырнадцатая
Сыновьям и внукам
А пока первенец Дмитрия Ивановича всё ещё находился в качестве заложника у хана Тохтамыша. Кроме него и тверского княжича Александра под неусыпным призором ханской стражи в Орде жили нижегородец Василий Кирдяпа и сын Олега Рязанского Родослав. Четыре старших сына четырёх великих русских князей. Александр и Василий Кирдяпа были двоюродными братьями, Василий Московский по матери приходился своему тёзке-нижегородцу племянником, да и с Александром был в отдалённом родстве. Но не исключено, что заложники даже не имели возможности видеться друг с другом. Тохтамыш поставил заложничество на широкую ногу, сделал его чем-то вроде постоянной статьи дохода — так-то исправнее будут ему русские улусники дань возить.
Первым не выдержал нижегородец, из четверых самый старший. Он бежал привычной речной дорогой, вверх по Волге. Но не повезло Василию Кирдяпе — в пути его перехватил царёв посол, возвращавшийся из Междуречья, и снова доставил к Тохтамышу.
На остальных заложников это подействовало удручающе. Московский подросток уже три года прозябал в чужом восточном городе, сиротою при живых матери и отце, и тоска по дому одолевала его.
Наконец на исходе осени 1386 года с помощью некоторых верных людей — летописец обтекаемо называет их «доброхотами» — сын Донского приготовился к побегу. В тот год Тохтамыш начал открытые военные действия против своего недавнего покровителя Тамерлана. (Война эта, растянувшаяся на многие годы, в конце концов истощила силы Тохтамыша, привела его к полному политическому краху.) В ставке хана княжич Василий оказался в Заяицких степях, куда «царь силен ис Шамархииския (Самаркандской) земли» пришёл на Тохтамыша, «и бысть им сеча велика». В суматохе сражения Василию удалось ускользнуть от охранников, он переправился через Яик, достиг волжского берега. На ту пору Волга ещё не стала, да и зимник на ней обкатается не сразу, и не убежать ни за что по зимнику: очень уж людно — не дорога, а рыночный ряд. Если и есть надежда попасть на Русь, то лишь обходными путями.
